Когда берут интервью у любого русского писателя, особенно у знаменитого навроде Пелевина-Сорокина, а пуще у литературного критика навроде Быкова-Данилкина, то вторым обыкновенно вопросом идет такой: “Отчего русская литература у нас в жопе?”. А Пелевин-Сорокин неизменно отвечают: из-за “Сундучка Милошевича”.
Все началось в 1993 году. Тогда была учреждена на то время престижнейшая литературная премия “Русский Букер” ценою аж в 10000 долларов, за которые еще лет 10 грызлись все сочинители России. Тогда, в 1993 году трагическим образом десять килобаксов ушли самому говняному русскому писателю всех времен и народов – Марку Харитонову за его графоманский высер в 800 страниц – “Сундучок Милошевича”. Мол, Харитонов задал неправильный тренд для всей русской литературы. Все пейсатели двинули в неправильную сторону, заблудились и утонули в гнилых болотах словесности где-то между 1995 и 2005 годами.
…Не знаю даже, хорош или плох этот роман, но, уже 2 недели я не могу от него оторваться. Более загадочного и манкого текста я не читал лет 25 после “Бытия и времени” Мартина Хайдеггера. Чтение – очень трудное в России, пожалуй, только Славникова пишет более тяжеловесно, чем Харитонов, но, вот в чем беда, наступает утро, и ты как наркоман тянешься за очередной дозой в 20-30 страниц – больше в мозг не влазит. Отходишь и еще долго не можешь понять, в чем секрет этого пьянящего удовольствия.
Пожалуй, я соглашусь с теми, кто считает, что роман не удался. То, что делает Харитонов, - а он берет жизнь в самой ее мимолетной неповторимости и вытягивает целую вселенную из цвета конфетных фантиков, снов и мерцающих воспоминаний – прямо как русский Пруст, прессует тончайшие переживания дня, сгущает их, а потом пытается пропихнуть в межушное черепное пространство чейтателя.
Представьте, что, некто заставляет вас на завтрак, обед и ужин сжирать по 3-литровой банке сгущенки. И так несколько дней. С одной стороны, сомнительное удовольствие и я понимаю многочисленных ненавистников романа.
Однако!
Попытка, быть может, не удалась, но за отвагу от меня Марку Харитонову – спасибо! То, что он делает, обычно проделывают в иных сферах: в поэзии, живописи, музыке или, на крайний случай, кинематографе. Но никак ни в толстенном романе.
Сюжет же таков. Некий литературовед Андрей Лизавин пишет диссер по никому почти не известному писателю Милошевичу – его земляку из городка Столбенец и находит очень странный, но еще неизвестный Лизавин рассказ Милашевича. Сюжет же рассказа таков: В Столбенец к однокласснику приежает некий никому не известный студент и остается переночевать. Вскоре выясняется, что одноклассника, студента и жену одноклассника связывает некое прошлое. Однако, не в прошлом дело. Студент приволок с собой некий сундучок. Никто не знает, что в нем хранится. Рассказ заканчивается.
Лизавин натыкается на этот рассказ, но ничего не понимает. Он уже почти закончил диссертацию, предстоит защита и в этом момент, на свою голову, пробирается в секретный архив какой-то колхозной библиотеки и находит, судя по всему, тот самый сундучок из рассказа. В сундучке золото, алмазы, сапфиры конфетные обертки. Все они исписаны философскими сентенциями. Тут Лизавин понимает, что весь его дисер – дрянь, что он вообще ничего не понял о Милошевиче, читает как маньяк его обертки и вдруг….
Вот тут происходит – самое странное. Ты понимаешь, ТЫ САМ, а также Марк Харитонов, Милашевич, Лизавин, студент из рассказа, а также еще один герой романа Максим Сиверс – это одно и то же лицо. ТЕБЯ ОХВАТЫВАЕТ УЖАС.
Лично меня этот ужас охватил еще и потому, что Марк Харитонов каким-то образом угадал в себе меня именно в возрасте 46 лет. Еще года 2 назад я бы, наверное, не понял, о чем, вообще идет речь. Самый огонь в романе – это конфетные обертки с нравоучительными максимами. Что там написано, понять почти невозможно, можно лишь догадаться. Смысл приблизительно таков: чем говнянее, дохлее и чмошнее жизнь, тем она лучше, прекрасней и грандиозней. В романе это называется “Философией прозябания” или ФИЛОСОФИЕЙ ВОИНСТВУЮЩЕГО ПРОВИНЦИАЛИЗМА.
Как так может быть? Я, быть может, и не согласен целиком с этой мыслью, но стал подозревать где-то с год как назад, когда стал все больше жить в деревне, что какая-то сермяжная правда в этом есть.
Впрочем, надо еще доплыть до конца романа - пока еще на самой его середине - а утонуть в хитром тексте можно запросто. Дочитаю – доложу.
